Шарлотте казалось, что, раскритиковав ее за мелодраматичность, Льюис назвал ее поверхностной провинциалкой, которой недоступны утонченность, сдержанность и контроль над собой, характерные для мисс Остин. Неудивительно, что Шарлотта захотела ответить критику. Живя на севере страны, она оказалась отрезана от утонченного и интеллектуального лондонского общества, и, пока в нем царила Остин, путь туда для Бронте был заказан.
С первого взгляда видно, что Шарлотта и Джейн кардинально различались как по характеру, так и по своей творческой манере. Так что неудивительно, что они не особо любили друг друга. Сегодня авторы исторических художественных фильмов видят их единым целым – сочинительницами дамских романов, которые так легко можно превратить в очередной телесериал для воскресного вечера. Тем не менее с литературной точки зрения это два совершенно разных писателя – по крайней мере, были в начале своего творчества.
Шарлотта кажется воплощением романтического образа страдающего литератора, который создает свои мрачные истории о человеческих страстях в темном доме на холодных вересковых пустошах. Писатели-романтики, которых она и ее сестры читали в детстве – Байрон, Шелли, Вордсворт, – считали себя одиночками, удалившимися от общества и непонятыми им. Вдохновение они черпали в природе и богатой духовной жизни. Они отказывались от убожества, суеты и мелочности городской жизни и отправлялись в долгие путешествия в удаленные уголки страны в поисках естественной истины и чистоты. Шарлотте и ее сестрам не нужно было никуда ездить – они уже жили в таком месте. Для романтиков, которых обожали сестры Бронте, поэт являлся богом на земле, обладавшим способностью создавать лучшие миры вместо этой юдоли скорби. Как и природа, любовь для романтиков была трансцендентной, всепоглощающей, вечной, ни в коем случае не банальной, часто болезненной и трагичной из-за отсутствия взаимности или из-за обстоятельств, препятствующих соединению влюбленных.
Джейн Остин, наоборот, стремилась стать настолько классицистом, насколько это возможно. Ее книги и герои были сдержанны, остроумны, современны и легки. Она жила в тихом и цивилизованном мире, где побег Лидии Беннет из дома с коварным Уикемом («Гордость и предубеждение») считается не любовным порывом, а подростковой глупостью. Поцелуи встречаются редко и чаще бывают нежными, чем страстными. Плохая погода – это скорее неудобство, чем источник вдохновения. Героини Остин страдают, но не испытывают агонии душевных терзаний.
Неудивительно, что Шарлотта находила книги Остин пресными. Прочитав «Эмму», она писала, что Джейн «совершенно неведомы страсти, она отрицает любое поверхностное знакомство с этими неистовыми сестрами бури и даже чувства представляются ей лишь случайными родственниками, вежливыми, но недалекими, слишком частое общение с которыми не пойдет на пользу ее безупречной репутации». Не очень-то вежливо!
Кроме того, у Шарлотты имелся зуб и на Джорджа Льюиса, который продолжал сравнивать ее с мисс Остин, а также выдал на ее второй роман «Шерли» такую же безжалостную рецензию, какой ранее наградил «Джейн Эйр». Более того, он еще и разболтал всему кругу своих знакомых, что именно Шарлотта Бронте скрывается под псевдонимом Каррер Белл, которым была подписана книга. Так что, судя по всему, Шарлотта просто не могла читать романы Джейн Остин без предубеждения.
Но если бы ей это удалось, возможно, она бы нашла там гораздо больше привлекательного для себя, чем ожидала. Начнем с того, что ее собственные книги далеки от величайшего, высеченного в граните образца романтической мелодрамы – романа «Грозовой перевал», написанного ее сестрой Эмили, с байроническим антигероем Хитклиффом. Сама Шарлотта называла эту книгу грубой и незрелой – то есть разносила точно так же, как ее саму критиковал Льюис, сравнивая с Джейн Остин. А тихая и решительная Люси Сноу из романа Шарлотты Бронте «Городок» и вовсе очень похожа на многих героинь Остин, например на Фэнни Прайс («Мэнсфилд-парк»). Что интересно, и в «Мэнсфилд-парке», и в «Джейн Эйр» главными героинями являются молодые гувернантки, незаметные, недооцененные девушки, с которыми жестоко обращались в детстве.
Обе писательницы говорили от имени женщин, пусть и разными голосами. Они наделяли своих героинь собственными проницательными умами и чуткими сердцами и писали о женщинах, готовых самостоятельно сделать выбор в жизни и в любви. Рецензия на фильм «Гордость и предубеждение» с Кирой Найтли называет его «бронтифицированной Остин», подразумевая, что к вежливой сдержанности оригинала в нем были добавлены нотки мелодрамы и сексуальности. Остин наверняка распознала бы в этом приеме неискренность и показательность чувств, направленную на женщин-зрительниц. Точно с такой же преувеличенной страстностью Уикем когда-то обращался к Элизабет Беннет. Шарлотта, чья героиня Джейн Эйр убегает, когда Рочестер дает волю своим чувствам, могла бы согласиться в этом со своей оппоненткой. Джейн Эйр возвращается к Рочестеру, только после того как он становится калекой и пыл страстей в нем несколько гаснет. И Джейн Остин, и Шарлотта Бронте не позволяют своим героиням вступать в отношения с доминирующими мужчинами – сначала их нужно обуздать. Возможно, если бы писательницы когда-нибудь встретились, Шарлотта поняла бы, что у нее гораздо больше общего с Джейн, чем она могла себе представить. Как писала сама Бронте в своем «Учителе», «кому как не мне понять цену сестринской любви – подобной ей нет во всем мире».
Если заплыть в лодке на середину озера и бросить в воду камень, что произойдет с уровнем воды?
(Физика, Кембридж)
Этот вопрос тут же порождает множество других. Начнем с того, зачем вам вообще кидать в воду камень? Вы разозлились, потому что ваша девушка только что прислала вам сообщение, что бросает вас? Или, возможно, ваша старая лодка быстро наполняется водой и вы сбрасываете балласт, пока она не затонула? Насколько велик камень? Пошла ли по воде рябь или круги после вашего броска? Или, может быть, вы кинули его так сильно, что он долетел до берега?
А еще не исключено, что это всего лишь простая физическая задачка. Если так, то ответить на ваш вопрос нам поможет закон Архимеда. Открытие закона стало одним из величайших событий мировой науки. Архимед жил в Сиракузах в III веке до нашей эры и был типичным примером сумасшедшего ученого, который мог так углубиться в размышления, что забывал обо всем на свете. Плутарх пишет, что собственные мысли настолько занимали Архимеда, что он подолгу не ел и не следил за своим внешним видом. Когда дело заходило слишком далеко, друзья силой заставляли его принять ванну и следили, чтобы после он натер свое тело душистыми маслами. Но даже во время этих процедур он словно бы находился вдали от мира, среди своих геометрических фигур.
Во время очередного принятия ванны в голову Архимеда пришел его знаменитый закон. Если верить Витрувию, который рассказывал эту историю через два века после того, как она произошла (а значит, мог ошибиться), правитель Сиракуз Гиерон заказал ювелиру создать для него золотой венец. Мастер прекрасно выполнил заказ, но Гиерон заподозрил, что тот прикарманил часть золота и заменил его более дешевым металлом. Дело было только за доказательствами. Гиерон попросил Архимеда заняться этой задачей, и ученый погрузился в размышления. И вот однажды, лежа в ванной, он заметил, что чем глубже он опускается под воду, тем выше поднимается ее уровень.
Архимед был не из тех, кто обращает внимание на одежду, полотенца и прочие мелочи. Он выпрыгнул из ванной и в чем мать родила помчался по улицам города к правителю, крича во весь голос: «Эврика! Эврика!» (то есть «Нашел! Нашел!»). По своей театральности этот момент наверняка превосходил любой гол в премьер-лиге или финиш Усэйна Болта.
Вот как Витрувий описывает идею Архимеда. Для начала ученый опустил в воду слиток золота, а затем венец правителя. Оба они весили одинаково, но во втором случае уровень воды поднялся выше. Значит, несмотря на равный вес, венец имел больший объем, чем золото. Следовательно, в нем не обошлось без примесей. Неудачливого ювелира тут же казнили.
Тысячу восемьсот лет спустя Галилей усомнился в правдивости этой истории. Как бы занимательно она ни звучала, но подобная ситуация кажется невозможной для Архимеда, человека, который превыше всего ставил научную точность. Тем не менее, верна легенда или нет, Архимед сумел сделать несколько сенсационных открытий о физических явлениях, связанных с водой.
Одной из его гениальных догадок был постулат о том, что твердые предметы весят в воде меньше, чем в воздухе. Когда мы погружаем объект в воду, его вес тянет его на дно, а вода выталкивает вверх с силой, равной тому весу, с которым он давит на нее. Давление жидкости, окружающей погруженный в нее объект, создает выталкивающую силу. Лодка будет погружаться до тех пор, пока ее вес не окажется равным выталкивающей силе, а после поплывет. Объекты, чей вес меньше выталкивающей силы, остаются на поверхности, а те, чей вес больше, идут на дно. Архимед доказал это при помощи простого и очень точного математического расчета.
